Равным образом без ответа остается вопрос, насколько этап мышления и культуры, реконструируемый в книге Гамкрелидзе-Иванова (развитая трехклассовая социальная структура, воинственность, вождизм, наличие храмовых городов-государств, наблюдаемые преимущественно в отдельных классических развитых, то есть тем самым — поздних, индоевропейских культурах), синхронен праиндоевропейскому этапу, программному именно для труда обоих ученых, насколько адекватно реконструируемому праиндоевропейскому языку и праиндоевропейской культуре проводимое в этом труде следование теории трехчастной индоевропейской картины мира Ж. Дюме-зиля включающий, кроме уже упомянутой типологии, прежде всего сравнение (этимологию) и внутреннюю реконструкцию. Незаменимым резервом лексико-семантической реконструкции служат собственные имена, ономастика, за которыми стоят утраченные лексемы сплошь и рядом забытых языков, что все вместе сопряжено с немалыми трудностями атрибуции (я говорю это, потому что иногда раздавались голоса, призывавшие не включать ономастику в аппарат индоевропейской проблемы ввиду описанных трудностей интерпретации; но, при всех трудностях, обойтись в праязыковых исследованиях без ономастики невозможно, и мы также приводим примеры важности ее свидетельств). В исследованиях формальной структуры индоевропейского корня — пусть медленно и непоследовательно — все же наметился прогресс, выразившийся в том, что не остановились на Бенвенисте, на его трехбуквенной теории индоевропейского корня (при этом, правда, многие не идут дальше этой «канонической» модели), которая опиралась на аналогию семитского трехбуквенного корня и подкупала своей стройностью на определенной стадии, но не охватывала все разнообразие индоевропейской корневой структуры от двухбуквенных до пятибуквенных корней типа *spend-‘ совершать жертвенное возлияние’, кроме того, эта теория статична и не объясняет раннеиндоевропейское состояние с двухсогласны-ми корневыми словами до появления развитого чередования гласных [20, с. 35-36].