В различных индоевропейских диалектах, в том числе в славянском, наблюдается живое и активное употребление лексического гнезда *uej — ‘вить’ и его производных *uei-n-, *uoi-n-. *uei-t-, *uoj-t-, обозначающих что-то вьющееся, витое — ‘ветвь’, ‘лозу’, ‘иву’, ‘венок’ и лишь вторично — виноградную лозу, постепенно уже в глубокой древности распространившуюся вплоть до Центральной Европы из своего первоначального южнопонтийско-южнокаспийского ареала.
Основная терминология лошади в индоевропейском исконная. Это относится к и.-е. *ekuos ‘лошадь’, которое вместе с и.-е. *акиа ‘вода’, очевидно, родственно и.-е. *dkus ‘быстрый’, см. об этом у нас выше (в воззрениях массагетов, лошадь — «быстрейшее из всех смертных животных», Herod. I, 216). Кельто-германская изоглосса одного из названий лошади — *markos, *тагка также лишена приписываемых ей неиндоевропейских ассоциаций (с монгольским, локализуемым в древности в Забайкалье, т.е. в немыслимой дали от индоевропейского, во всяком случае — от индоевропейских языков Европы). Более оправдано видеть и здесь древнюю инновацию европейского очага коневодства (возможно, конкретно — фракийско-карпатского? Ср. царское имя Thia-marcus у агафирсов, явно включающее также упомянутый конский термин), ср., с другим суффиксом, др.-инд. вед. тагуа — ‘жеребец’ [25, Sp. 1010]. То, что, например, славянский участвует не во всех этих изоглоссах, говорит лишь о Древней диалектности индоевропейского. Напротив, и.-е. *su-s ‘свинья’ хорошо представлено в славянском, как и в других диалектах, подтверждая тем самым наличие развитого свиноводства у индоевропейцев, причем данные о сокращении его у индоевропейцев на Ближнем Востоке [15. т. II, с.