Диспропорция такого отставания становится особенно явной, если вспомнить, что в области наиболее продвинувшейся — формально-фонетической реконструкции — индоевропейская теоретическая мысль ушла рискованно далеко, ища, например, истоки индоевропейского звонкого консонантизма в типологически неиндоевропейских звукоти-пах (глоттальная теория). Верно, что лингвистика не имеет аналога радиоуглеродной датировке археологии (к последней пытаются иногда приравнять глоттохронологию, или лексикостатистику Сводеша, хотя ни она, ни ее усовершенствованные варианты не могут серьезно приниматься в расчет, поскольку исходят из равномерности темпов убывания лексики, что не доказано и неприемлемо для разных языков), но лингвистов тоже постоянно занимает глубина реконструкции языкового состояния. Типологически небезынтересно, что, например, достижимая глубина тюркского реконструируемого состояния — всего 550-560 годы н.э. [21, р. 385]. Не берусь судить о тюркском, но когда один славист заявляет, что и в славянском глубина реконструкции такая же, приходится возразить, что при этом, видимо, не учитывается лексическая (этимологическая) реконструкция; в осуществляемой через последнюю реконструкции индоевропейского времени разной глубины славянский выступает, напротив, как равноправный индоевропейский партнер. Это можно видеть в случае с праслав. *ognb как самостоятельным рефлексом и.-е. *ngnis, названия огня, известного не во всех индоевропейских языках (нет в германском, греческом) и представляющего собой вероятное новообразование языка и культуры, связанное с древним нововведением обряда кремации {*n-gnis ‘не гниющий’?). Ср. об этом также ниже. Праслав. *berza, русск. берёза, может быть, еще более яркий пример сохранения современным живым словом восстановимых примет индоевропейского слова (место ударения, количество гласного) и индоевропейского времени, ибо с того момента, как известное дерево стало называться в ряде древних диалектов за свою уникальную кору ‘яркая, ослепительно белая’ {^bherdgos, *bherdga), счет времени ведется на многие тысячелетия. Вообще о березе сказано много, но далеко не все, в том числе как об аргументе при определении праиндоев-ропейского ареала: она распространена широко, но с неизменным нарастанием признаков рецессивности, деградации с севера на юг [22], с фактами перерождения, или подмены наименования именно на Юге (‘береза’ —> ‘тополь’ на Армянском нагорье) [23, с.