Что же касается реально-семантической и культурной реконструкции, то должен признать, что тут дело обстоит гораздо менее удовлетворительно, здесь давно остановились на Дю-мезиле, на его теории трехчастной картины (структуры) мира людей и мира богов, остановились, явно не желая замечать статичности и неадекватности этой теории*. А между тем сама реальность восстановимой картины мира подсказывает другое — то, что можно назвать диалектологией индоевропейской социальной организации и культуры, имея в виду неравномерность ее развития, ведь не только сакраментальные три класса (жрецы — воины — скотоводы/земледельцы), но и наличие классов вообще маловероятно у ранних индоевропейцев, зато, с другой стороны, бывает рано представлен четвертый класс (ремесленники), у анатолийских же индоевропейцев трехфункциональная модель полностью отсутствует, а у германцев вплоть до римской эпохи были святые женщины-жрицы. Хотелось бы, чтобы наши ученые не так послушно следовали западным шаблонам, неудовлетворительность которых сознается и критикой на Западе.
Постулируемое нередко в современных трудах по индоевропеистике наличие развитой социальной иерархии и в целом высокого уровня культуры праиндоевропейского этноса производит стойкое впечатление статичности. Невозможно говорить об адекватности этого «развитого» и «высокого» уровня не только ностратическим — дальним предпраязыковым связям индоевропейского, обычно также постулируемым при этом, но и — собственно раннепраиндоевропей-ской ретроспективе, с которой уместно ассоциировать все же более примитивное состояние культуры и общества. Все сказанное вынуждает думать об известном отставании теории индоевропейской культурной реконструкции подобно тому, как это выше пришлось констатировать и относительно теорий индоевропейского топоге-неза (- пространственно-географического аспекта этногенеза), наблюдая и в этом случае торможение теоретической мысли модернизирующими или схематизирующими построениями.