Не смахивает ли научный диалог иногда, к сожалению, на разговор двоих, каждый из которых слышит только самого себя? Идея изначального диалектного членения праславянского постепенно прокладывает себе дорогу в современной науке, но ученым оказывается нелегко привыкнуть к этой идее, и причина вовсе не в недостатке фактов (таких фактов имеется большое количество). Причина в том, что взамен приходится расставаться с привычными идеями, на которых выучились целые поколения исследователей. Например, югославская лингвистка В. Цветко-Орешник значительную часть своей диссертации посвятила моим исследованиям славяно-иранских лексических отношений, причем она отнеслась с одобрением к феномену, обозначенному мной как polono-iranica (имеются в виду такие явления, когда лексические иранизмы обладают явно праславянским характером, но концентрируются при этом главным образом в польском языке). И все же она, со своей стороны, оставила открытым главный вопрос: «Возможно ли для эпохи, когда были осуществлены эти заимствования (в последнем случае явно еще в древнеиранскую эпоху), считаться со столь сильной или столь географически четкой дифференциацией праславянского?» [4].
Тем не менее ясно одно — методологическое и, даже можно сказать, интердисциплинарное значение этого взгляда на древнейшее членение языка, а возможно — и культуры. Правда, на этом пути наши надежды на однозначно археологические параллели убывают, но их никогда не было много, а тем более — сегодня, когда расчлененности внутриязыковой реконструкции потенциально противостоит внутренняя (собственная) расчлененность картины, которую рисует археология. То обстоятельство, что былой постулат первоначального единства (языка и культуры) воспринимается как все более сомнительный с точки зрения обеих дисциплин, сам по себе может рассматриваться как возможный источник положительной информации. Неоднозначные корреспонденции языкознания и истории культуры заслуживают нашего особого внимания. Возвращаясь к нашей основной теме — Среднее Подунавье как область древнего обитания славян, укажем на то, что эта теория иногда характеризуется как «вызов» археологии, ср.: «…это вызов, на который археология должна будет ответить — положительно или отрицательно» [5]. Собственно говоря, в любой новой работе, новой концепции можно обнаружить нечто напоминающее вызов, хотя лично я меньше всего здесь думал о том, чтобы адресовать вызов археологии. В конце концов, это надо было бы рассматривать скорее как вызов языкознанию…