Признаются, следовательно, в названии Киева не славянскими, а восточноиранскими. И нам оставалось бы только согласиться, как это уже и делают, не смущаясь соображениями, которые не позволяют согласиться нам. Хазарское владычество в Киеве, само по себе проблематичное, измеряют по самым щедрым подсчетам временем не более ста лет, при этом Киев был, как полагают, пограничным городом, а граница шла в общем по Днепру (?). Обращает на себя внимание во всем этом странное и почти полное умолчание о сопредельном этническом элементе, прежде всего — обо всех аргументах, аналогиях и признаках влияний, потенциально идущих с Запада, который (NB !) был славянским. Не ставится вопрос и об этнической принадлежности коренного населения Киева, которое не могло быть хазарским, но напротив, упорно говорится о захвате, завоевании (conquest) Киева Игорем Старым. При этом совершается, скорее, подмена обычного для Руси захвата киевского «стола» этническим освоением будто бы чужого славянам Киева, хотя (vice versa) и уже известные нам пограничность Киева для хазар, и Днепр как сама эта граница (так у Голба — Прицака!) вполне говорят непредвзятому исследователю о нехазарской принадлежности населения. Как уже отмечено выше, славянский, славистический фон с Запада для Прицака-интерпретатора в вопросе с Киевом как бы не существует. Так, ни словом не упомянута тождественность племенного названия киевских полян более западному этнониму полян польских. У нас здесь нет возможности развертывать некоторые более специальные польско-полянские аналогии, в том числе такую отнюдь не банальную аналогию, как лексико-се-мантическая и ономастическая параллель древнерусского имени Кий и польского Piasu оба — ‘дубина, колотушка, пест’ (думаю, их как бы додинастический и ощутимо некняжеский статус — Piast определенно называется «chlopem» (крестьянином), а спор о том, был Кий князем или перевозчиком, читателям наших летописей известен — доносит до нас еще не оцененную архаику).